ГЕНИАЛЬНЫЙ И ПРИМИТИВНЫЙ
Мазок, рюмка, рюмка, мазок… - и картина готова. Примитив.
Так говорили о Нико Пиросмани счастливые свидетели, завсегдатаи и хозяева тифлисских духанов .
Тогда они еще не знали, что они счастливчики, а Нико не знал, что он великий.
Нищенствовал, пил, опускался, но чем больше опускался, по понятиям житейским, тем выше поднимался в своих работах, тем больше оттачивалась его уникальность, его детский, простодушный, наивный, добрый и бескорыстный взгляд на мир. Мир, который его не понимал, не замечал и не принимал.
А он, Нико Пиросманишвили, не черствел сердцем, вопреки, потому что тогда ему нечем было бы жить.
Разумом жить не умел, не хотел, не получалось. Разум - это клетка для сердца, которое он выпустил на волю и которое только и было у него зорко…. Им, сердцем, рисовал. Им узнавал мир. Им плакал и радовался. Им любил женщину.
Как понять такого! Вот и умер непонятым, то ли был, то ли не был… То ли быль, то ли легенда.
Ушел Пиросманишвили, великий и признанный через много лет после смерти, в пасхальный день.
Когда воскрес Христос. Воскрес и сразу забрал Нико… Это совпадение не дает мне покоя, оно мне кажется знаковым.
Не дает покоя и мысль о том, сколько гениальных работ Пиросмани пропали под разрушенными или перекрашенными стенами, сколько выброшено жестянок и вывесок и кусков клеенки, на клеенках больше всего рисовал художник, тогда они были черные или белые. Потом на картоне, который грунтовал, как будто рисовал в ритм своему дыханию, везде, всегда вдохновенный, всегда влюбленный в мир, как ребенок, который еще не знает, как страшно и жестоко в этом мире.
Только через пятьдесят лет о нем заговорили, записали, заголосили, превратили почти в моду, не знать Пиросмани?! – стыдно. Таким руки могли не подать в «приличных обществах».
Работы художника сегодня стоят миллионы долларов, а когда-то Нико брал 60 копеек за вывеску над магазином или духаном, или рюмкой расплачивались… Необразованный, неприкаянный, спивающийся гений.
Пишу и думаю – зачем писать о художниках? Нужно смотреть и смотреть, часами, сутками напролет на ими сотворенное. А если это Пиросмани, то пусть его работы, которые удалось сохранить благодаря художникам братьям Зданевич, открывшим Нико миру, коллекционерам его работ, исследователям его такого желанного примитивизма, так желают чего-то прозрачного, ясного, наивного и чистого после заумного, невнятного, громоздкого и претенциозного… То пусть его работы долго-долго, медленно проплывают, чтобы вглядеться… А за кадром тихое грузинское многоголосие. И это будет самый лучший фильм о Грузии. Не зря некоторые путешественники, собираясь в Грузию, говорят – я поехал к Пиросмани…
Великий и примитивный стал известен у нас, повторюсь, через пятьдесят лет после смерти, в 60-х, но поэт Павел Антокольский уже писал о нем в 1935 году, связи наши культурные с Грузией никогда не подчинялись официальным государственным признаниям, были давними, тесными, искренними. И есть.
Николай Пиросманишвили
В духане, меж блюд и хохочущих морд,
На черной клеенке, на скатерти мокрой
Художник белилами, суриком, охрой
Наметил огромный, как жизнь, натюрморт.
Духанщик ему кахетинским платил
За яркую вывеску. Старое сердце
Стучало от счастья, когда для кутил
Писал он пожар помидоров и перца.
Верблюды и кони, медведи и львы
Смотрели в глаза ему дико и кротко.
Козел улыбался в седую бородку
И прыгал на коврик зеленой травы.
Цыплята, как пули, нацелившись в мир,
Сияли прообразом райского детства.
От жизни художнику некуда деться!
Он прямо из рук эту прорву кормил.
В больших шароварах серьезный кинто,
Дитя в гофрированном платьице, девы
Лилейные и полногрудые! Где вы?
Кто дал вам бессмертие, выдумал кто?
Расселины, выставившись напоказ,
Сверкали бесстрашием рысей и кошек.
Как бешено залит луной, как роскошен,
Как жутко раскрашен старинный Кавказ!
И пенились винные роги. Вода
Плескалась в больших тонкогорлых кувшинах.
Рассвет наступил в голосах петушиных,
Во здравие утра сказал тамада.
(1935 год, Павел Антокольский)
Часто и Паустовский бывал в Грузии и писал о Пиросмани. Много о художнике есть в его повести «Бросок на юг» (первая публикация в 1960 году в журнале «Октябрь»).
Паустовский написал там и о безответной любви Нико к певице Маргарите.
«Среди певиц, выступавших в Верийских садах, была одна женщина, ленивая, тонкая в талии и широкая в плечах, с бронзового цвета волосами, нежной и сильной шеей и розовым телом. Звали ее Маргаритой. Посетители шантана, где она пела по вечерам, считали ее обрусевшей немкой, но хозяин сада – обидчивый мингрел – каждый раз, услышав эти разговоры, устраивал настоящий скандал.
– Наверное, твои мозги совсем перевернулись в голове! – кричал хозяин. – Ты слышал такую страну – Франция?
– Ну, слышал, – хмуро отвечал неосторожный посетитель.
– А во Франции слышал такую губернию – Эльза? Слышал? Ну, так она из этой губернии, из Эльза. Француженка высшего сорта. Что за люди! Пустяков не знают! Драться – знают, сдачи не давать – знают, трогать на улице девчонок – знают, мошенничать в карты – знают, а сообразить – ничего не знают!
Маргарита редко соглашалась поужинать с посетителями, но равнодушно, как должное, принимала от них маленькие подарки. Потом она их раздаривала подругам. Она была совершенно одинока. Вообще было трудно понять, что она думает обо всем, особенно о мужчинах. Многие хотели сделать ее своей любовницей».
И дальше Паустовский пишет:
«Прислонившись к дверному косяку, стоял высокий, очень худой грузин с тонким лицом и печальными глазами, в старом пиджаке и, не шевелясь, смотрел на Маргариту. Это был бродячий художник Нико Пиросманишвили. Он любил Маргариту. Она была для него единственным человеком на свете. Каждая пядь земли, куда не ступала нога Маргариты, казалась ему остатком пустыни. Но там, где сохранялся ее след, была благословенная земля. Каждая крупинка песка на ней грела, как крошечный алмаз,
Так, очевидно, спели бы о чувствах Пиросмана иранские поэты средней руки. Но все равно они были бы правы, несмотря на цветистую речь.
Тот день, когда Нико не слышал ее голоса, был для него самым глухим днем на земле».
Любовь Нико не покорила Маргариту. Так, по крайней мере, считали все. Но все же сам Паустовский не решился утверждать, что это было именно так. Возможно, что любила, кому же это дано узнать… Хочется, чтобы любила, пусть будет так. Паустовскому хотелось бы в это верить, мне тоже…
Один из братьев Зданевичей, Кирилл, собрал, по крохам буквально, по обрывкам, биографию Пиросмани. Сделал великое дело, пусть не полностью, но восстановил его жизнь для будущего и вечного.
Слуга, кондуктор…. Торговец молоком….
Но отовсюду выгоняли, платили рюмкой, насмехались над его непрактичностью.
А «практичен» Нико был только в живописи.
Только ее он любил. Даже больше Маргариты, даже больше ее…
Неопримитивизм был явлением скандальным в глазах большинства современников начала двадцатого века, хотя Пиросмани об «измах» не думал, это далекий от него мир был… Писал как дышал.
А между тем, это направление в искусстве пробудила неизбежная, повторюсь, тоска по непосредственности, цельности, ясности. Именно этих качеств не хватало художественной культуре ХХ века.
Так считают искусствоведы, про начало века. А мне кажется, что всего этого не хватало всегда, и сегодня особенно тоскуешь по такому безыскусному искусству и по людям таким.
Рано или поздно, но о Пиросманишвили узнали бы. Он неизбежно должен был быть открыт.
Его неосознанно искали, даже еще не подозревая о том, что он существует.
Так ищут всю жизнь в неизбывной тоске своего мужчину или свою женщину.
А когда находят, говорят – как же долго я тебя искала. И я давно тебя люблю. Всю жизнь. Просто нашла только сейчас…
Алла ЛЕСКОВА