БЫТЬ ОСЕТИНКОЙ...

Я осетинка. И чем старше я становлюсь, тем отчетливее осознаю это. В детстве мне было скучно на уроках осетинского, сейчас я готова променять половину пар в универе хотя бы на одну пару осетинского в неделю. Но я нехило опоздала. Поэтому обращаюсь к нынешним школьникам, если такие есть среди моих читателей: УЧИТЕ ЯЗЫК, ГОВОРИТЕ НА НЁМ! Знаю, вы сейчас все мечтаете уехать жить в столицу, но именно там вы поймете, как вам не хватает родного языка.

В детстве вместо традиционных сказок я читала Нартский эпос. Помню, как становилась на табурет, с замиранием сердца шарила на верхней полке, нащупывала старый, потемневший с годами ключ от дедушкиного книжного шкафа, и сосредоточенно вставляла его в замочную скважину, чувствуя себя при этом так, как будто взламывала сейф в швейцарском банке. Не то чтобы книги дома были под запретом, наоборот, мне всегда прививали любовь к чтению. Но дедуля не позволял без разрешения рыться в его книжных шкафах, где все сборники стояли строго в алфавитном порядке, и куда я неизменно вносила хаос после каждого "взлома". Что поделать, если это было мое любимое занятие. Ключ ввиду своей древности плохо поворачивался в замке, но мне всегда удавалось открыть заветную дверь и извлечь на свет книжное богатство, пока дедушка спал, смотрел новости или выходил на улицу.

Несомненно, моим фаворитом был огромный, желтый, слегка потрепанный фолиант, озаглавленный "Нартский эпос". Я знала его почти наизусть, могла открыть на любой странице и начать читать прямо там, не сходя с табурета. Батраз был моим героем. Шатана идеалом женщины. Меня жутко раздражал Сырдон, но я чуть ли не плакала, когда читала о том, как появился фандыр. Это было круче любых сказок про Золушку, Спящую Красавицу и говорящих медведей. Здесь не было принцев, магов и добрых крестных фей, зато был бездонный океан народной мудрости, не всегда понятной маленькому ребенку, но позволяющей ему отличить "добро" от "зла". А еще там не было строгого деления на черное и белое.
В детстве я не понимала, что значит быть осетинкой. По большому счету я поняла это только в Москве. Помню три случая, когда я особенно отчетливо осознавала это.

На самой первой лекции первого сентября 2009 года, когда мы только-только получили студаки, Ясен Николаевич Засурский, президент факультета журналистики МГУ, провел традиционный опрос по регионам. "Кто с Урала?", "Кто с Украины?", "Кто с Алтая?" и тд. Дошла очередь до Кавказа. "Кто у нас тут из Северной Осетии?". Хорошо помню, как подняла руку и оглядела зал. Если мне не изменяет память, нас было двое или трое. Это был первый раз, когда я осознала в полной мере, что я осетинка и что следующие пять лет эти люди, сидящие в аудитории и знающие об Осетии и осетинах в основном из газет и ТВ, будут судить о ней по мне и моему поведению.

После этого мне довольно часто задавали нелепые вопросы про Осетию из серии: "У вас там говорят по-русски?". На что я низменно отвечала, что молодежь у нас, к сожалению, по-русски говорит лучше, чем на родном языке. Помню, как рассказывала о соотношении у нас христиан и мусульман и о традиционной вере осетин. Помню осторожные вопросы шепотом: «Так вы что, получается, язычники?». Естественно, не обходилось без пафосных речей о славном аланском прошлом и добровольном присоединении Осетии к России, о наших героях Великой Отечественной и знаменитых земляков из числа ныне живущих. Но мой отчет был бы неполным без хвастливой демонстрации фотографий местных красот. Дигорское ущелье, Цей, Дарьяльское, Мидаграбинские водопады, Казбек… Больше всего моему национальному самолюбию польстил вопрос однокурсницы, которая дважды переспросила: «Слушай, а это точно в России?»

Поначалу мне не очень верили, что у нас ржут над красными мокасинами и посаженными приорами (админам "Типичного осетина дай Бог здоровья и запаса юмора на сто лет вперед!) и что никогда в Осетии не считалось за честь украсть невесту.

Я иногда в ступор впадала от того, как много мы не знаем друг о друге. У одного знакомого русского паренька удивленно вытянулось лицо, когда он узнал, что набившая оскомину лезгинка это вовсе не осетинский танец. И что «кавказец» это не национальность. Он бедный свято верил, что Кавказ это одна большая республика, где никто не знает ни слова по-русски, где мужчины, пританцовывая, ходят с кинжалами наперевес, заворачивают в бурку первую понравившуюся девушку и потом живут с ней в пещере. Когда общалась с такими вот умилительными персонажами, я больше, чем обычно, ощущала себя осетинкой. Не знаю, почему.

Второй раз случился вновь на журфаке, три года спустя, когда поток дурацких вопросов иссяк, и всем стало всё равно, откуда я. Зато этот факт заинтересовал моего преподавателя, и она решила дать мне особое задание. Доклад на тему "Информационная война вокруг событий в Южной Осетии в 2008 году". К тому времени мне надоело эксплуатировать тему Кавказа, и я хотела от нее отойти. Ну сами посудите: с первого по третий курс практику проходила в Осетии и, соответственно, по ее окончании рассказывала одногруппникам об особенностях осетинской журналистики (у меня были самые скучные отчеты), каждый экзамен начинался с того, что меня просили пару слов сказать о моем родном городе и республике и тд. А тут еще этот доклад!

…меня никогда не слушали так внимательно, как в тот день, когда я рассказывала о войне в ЮО. И никогда не задавали столько вопросов. В процессе подготовки я поняла, что не имею права сделать задание кое-как. Не тот случай. Пришлось постараться, а не скопировать от балды информацию из Гугла. На кону было нечто большее, чем оценка. И это был второй раз, когда я сполна осознала свою национальную принадлежность. Да, меня и мою семью эти события не затронули. Но для сидящих в аудитории студентов я была одной из тех, кто лично соприкоснулся с теми трагическими событиями, несмотря на то, что меня там не было, и мог рассказать о них от первого лица. Для них не было разницы, иронка я, дигорка или кударка. Для них я была просто осетинкой. Они ведь даже не видели разницы между Северной Осетией и Южной. Для них мы – единое целое. И это хорошо.

Третий раз случился совсем недавно, на фестивале осетинской культуры «Фарн», когда мне по какой-то совершенно непонятной счастливой случайности выпала возможность вести мастер-класс по приготовлению осетинских пирогов. Я меньше всего подходила на эту роль. Тот факт, что я могу связно лить воду три-четыре часа подряд, не гарантировал, что я справлюсь. Речь шла об осетинской кухне, с которой я знакома весьма поверхностно. Но, как и в случае с докладом, провалиться я не имела права. Тем более, что у меня были две крутые соведущие, которые, в отличие от меня, безупречно говорят на родном языке. (Зайка Ахполова и Дзера Гагулова, надеюсь, вы это прочтете). Хорошо еще, что мы не стояли у плиты сами, а только комментировали действия женщин, которые пекли пироги.

Осетин возле нашей секции было меньше, чем возле остальных, потому что земляков вряд ли удивишь кулинарным мастер-классом. Они-то с малых лет наблюдают, как бабу превращает бесформенный кусок теста в самое вкусное блюдо на свете. Зато было много милых русских бабушек и мам с детишками, которые, вооружившись ручками и блокнотиками, записывали каждый шаг.

«А как тесто делать для ваших пирогов?»

«А с чем они вообще бывают?»

«А духовку до какой температуры нагревать?»

«А почему их может разрезать только мужчина?»

«А зачем молитву над ними произносить?»

«А почему именно на восемь кусков разрезать?»

Конечно, мы говорили не только о пирогах и начинках. Нас спрашивали об Осетии, о наших свадебных обычаях, семейных устоях, истории, Нартском эпосе, просили сказать пару слов на осетинском. Глядя в эти заинтересованные лица, я ощущала себя проводником между миром моей малой Родины и всем остальным. Мне было очень важно объяснить им сакральный смысл пирогов, заставить их сопереживать героям нартского эпоса, заинтересовать их тем миром, откуда я пришла. Я хотела, чтобы они не просто прожевали свой кусок пирога и удалились с довольным видом и полным желудком. Я хотела, чтобы на какую-то минуту представили себе, а каково это, быть осетином? К концу фестиваля я не могла говорить и твердо стоять на ногах, но чувствовала единение с каждым человеком, который пришел в тот день в Музеон.

А потом я увидела у шефа маленького золотистого барсика на лацкане пиджака и немедленно захотела такого же, хотя всегда с иронией относилась к тем, кто носил «знаки национального отличия». Но барсик был такой симпатичный и милый, что я не устояла и попросила такого же. Зачем? Да просто понтоваться. Когда получила, долго думала, на какой пиджак его пристроить. В итоге барсик отправился зимовать в одну коробку с кольцами и браслетами. И провел там почти полгода. Потом как-то случайно выкатился на свет. И я не без грусти поняла, что у меня он так и будет валять без дела, и решила барсика передарить. Его новый хозяин нашел ему отличное применение: барсик сейчас благополучно катается по Европе, позирует перед объективом айфона и передает всем саламта. А мне больше не нужны «знаки национального отличия», чтобы чувствовать себя осетинкой.